Нефритовый колодец
японская народная сказка

Однажды Хико-Хоходэми обратился к старшему брату:
— Слушай, уважаемый старший брат! Поделили мы с тобою горы и моря; ты ловишь рыбу своей удочкой, а я с луком и стрелами охочусь на животных; но мало удовольствия для нас обоих делать одно и то же изо дня в день, изо дня в день. Давай-ка поменяемся на сегодняшний день охотами. Отправляйся ты в горы за оленями, а я удочкой буду ловить рыбу. Таким образом мы внесем в свои занятия разнообразие, это будет очень интересно...

Старший брат хлопнул себя по колену:
— А и взаправду хорошо придумал ты это. Давай сейчас же поменяемся. Попробую-ка я поохотиться в горах.

Тут братья потолковали между собой; старший взял лук и стрелы младшего, а Хико-Хоходэми — удочку старшего брата, которую тот берег пуще глаз. Затем они расстались, отправившись каждый на непривычное дело: один в горы, другой к морю.

Получив удочку старшего брата, Хико-Хоходэми устроился наверху одной из прибрежных скал и, наживив непривычной рукой крючок, закинул его в глубину моря, ожидая что вот сейчас поймается рыба. Во все глаза смотрел он на поплавок, но поплавок не шевелился; тогда он быстро подтянул удочку кверху и посмотрел. Ничего нет. Дело непривычное, ничего не скажешь! Тот самый Хико-Хоходэми, который своими луком и стрелами без промаха может свалить даже воробья, вылетевшего больше чем на сто шагов от него, теперь, взяв впервые удочку в руки, не может поймать хотя бы мелкой, снующей около него рыбешки. Солнце уже склонилось к закату, наступил вечер, а у него нет и одной штучки добычи. Мало того, удочный крючок, который одолжил ему брат, исчез бесследно.

— Что за несчастье! Я потерял крючок, которым так дорожил брат. Как же он разгневается!

В страшном беспокойстве начал он искать крючок повсюду.

Но вот, покончив с охотой и не добыв ничего, так как взялся не за свое дело, возвращается домой старший брат в самом скверном настроении. Непонятным показалось ему, чем таким занят брат.

— Что ты делаешь такое, младший брат? — спросил он. Со страхом предстал пред лицом его Хико-Хоходэми.
— Видишь ли, господин старший брат, непростительное дело, правду говоря, сделал я.
— Какое непростительное дело?
— Я потерял где-то твой крючок, который ты так бережешь. — Не успел он еще договорить, как гневом сверкнули очи старшего брата.
— Что? Затерялся крючок? Это возмутительно! Ведь я же говорил, что не надо браться за дело, которого не знаешь, но ты настойчиво упрашивал, и когда я, видя, что ничего не поделаешь, согласился поменяться занятиями, ты в конце концов устроил такую штуку. Пока не будет мне крючка, я не отдам тебе ни лука, ни стрел. Найди его и отдай мне. Марш скорее! — Он был вне себя от гнева.

Хико-Хоходэми наперед знал, что брат рассердится, и сколько теперь ни упрекал его старший брат, сколько ни ругал, он терпеливо сносил это, считая, что виноват сам. Опять отправился он на поиски, по крючка нет как нет.

— Одно остается мне, — подумал он и вдребезги разбил свой заветный каленый меч. Сделал он из него пятьсот крючков и, преподнося их брату, стал просить прощения. Но и слушать не хочет его старший брат. Еще сделал он пятьсот крючков и, сложив в большую корзину, предстал с ними пред лицом брата, опять прося прощения. Отрицательно покачал головой старший брат.

— Хотя бы десятки тысяч миллионов крючков понаделал ты, не нужны они мне. И не прощу я тебя до той поры, пока не принесешь ты мне того, старого крючка. Доставь его во что бы то ни стало, — говорил он с гневом, который нисколько не улегся в нем.

Так говорил он, но злой умысел был в душе его. Давно уже завидовал он Хико-Хоходэми и ждал только случая, чтобы уничтожить его, рассчитывая сам занять его положение. Коварство и честолюбие питал он в себе. Хико-Хоходэми давно знал это, но не шел против него, своего старшего брата. Нечего делать. С виноватым видом пошел он опять на тот же морской берег и начал искать крючок. Первый раз искал он его и не мог найти, а теперь прошло уже время, след его затерялся еще больше и найти теперь нечего и думать.

В раздумье стоял Хико-Хоходэми на берегу моря, скрестив руки. Вдруг, откуда ни возьмись, показался старик, который шел сюда, опираясь на трость.

— Что изволишь делать ты, один в таком месте, высоко чтимый Хоходэми-но-микото? — спросил он, как будто не зная в чем дело.
— Видишь ли, я ищу здесь крючок и не могу его найти. Просто не знаю, что мне и делать. Но кто ты такой? — спросил Хико-Хоходэми, рассказав с печалью всю свою историю.
— Я называюсь Сёдзути-но-окина, и я живу в этих местах. Печальную историю рассказал ты мне и, конечно, ты должен чувствовать себя в затруднительном положении. Однако я думаю, что крючок этот если не на дне моря, то, наверное, в желудке у какой-нибудь рыбы, и сколько бы ты ни искал, не найти тебе его, видно, в этих местах.
— Что же делать в таком случае?
— Одно только остается тебе: отправиться во дворец Дракона и, рассказав всю историю Дракону, богу морей, повелителю этого океана, просить, чтобы он изволил приказать произвести розыски. Вот наилучшее, что можно придумать.
— Конечно, это хороший план, но если говорить о дворце Дракона, то ведь он находится, как я слышал, далеко на краю океана. Нелегко, ох как нелегко добраться до него.
— Если только дело за этим, то не изволь беспокоиться. С твоего позволения, я сделаю одну хорошую вещицу и почтительно преподнесу ее тебе.
— Неловко мне затруднять тебя, но, пожалуйста, очень прошу.
— Ладно, — ответил старик и тотчас же, принявшись за работу, сделал мэнасикаго, т. е. безглазую корзину, называемую так потому, что в ней нет ни одной дырочки. Он сделал ее в форме маленького ялика и преподнес Хико-Хоходэми, который чрезвычайно был обрадован этим.
— Ну теперь я скоро добуду этот крючок, а тебя я непременно награжу, как только вернусь благополучно обратно. — Вслед за тем Хико-Хоходэми как был вошел в мэнасикаго.

Описав местоположение дворца Дракона, старец дал ему подробное указание относительно дороги и вдруг скрылся из глаз, как будто его совсем и не было.

Стоя в мэнасикаго, преподнесенной ему Сёдзути-но-окипа, быстро поплыл Хико-Хоходэми через беспредельный океан ко дворцу Дракона. Скоро, как и не ожидал, совершил он свой путь, и вот неожиданно показался перед глазами его дворец Дракона. По виду он нисколько не отличался от того, что слышал о нем Хико-Хоходэми. С фасада видны были главные ворота, крытые хрустальной черепицей; перед воротами стояло громадное дерево, кацура^[1], а под его ветвями находился прозрачнейший колодец, который носит название Таманои.

Увидев это, Хико-Хоходэми сейчас же вспомнил все наставления, полученные им от Сёдзути-но-окина, но, к несчастью, ворота дворца оказались запертыми и кругом не видно было ни души. Хико-Хоходэми был в нерешительности, что ему делать; но вдруг ему пришла в голову мысль. Вскарабкавшись осторожно на стоявшую около колодца кацура, он уселся на развилину, образованную стволом и веткой, и с облегчением перевел дыхание.

Вдруг с визгом растворились ворота дворца, и оттуда показались две писаные красавицы. Он слышал, что дворец Дракона — это тот за́мок, в котором обитает Дракон, и потому думал, что все его обитатели, подданные Дракона, нечто вроде зеленых змиев, но эти изящные, медленно, с достоинством выходящие из ворот девушки оказываются такими красавицами, каких и на суше не часто встретишь... Хико-Хоходэми был поражен. Не говоря им ни слова, начал он наблюдать с высоты дерева, что они будут делать.

Девушки, не подозревая ничего, подошли к колодцу и заглянули в него, собираясь зачерпнуть воду золотым черпаком. Что за неожиданность! На зеркальной поверхности воды отражалось красивое благородное лицо, каких не привыкли здесь видеть. Девушки были поражены. Отступив назад, взглянули они вверх, на стоящую тут кацура. На ветви ее сидел благородной осанки, словно с неба спустившийся, мужчина. Молча, ни слова не говоря, поглядывали одна на другую пораженные неожиданностью девушки.

Сообразив, что он замечен, Хико-Хоходэми спустился с дерева и, обращаясь к обеим девушкам, сказал:
— Я странник, давно уже хочется мне пить; в горле совсем пересохло; за этим и пришел я сюда, но на мое несчастье, нигде не мог найти черпака, и вот как раз, на эту мою беду, пришли вы. Простите мою невежливость, но не откажите мне в глотке воды, — молвил с благородством и достоинством Хико-Хоходэми.

На девушек подействовала его величавость; они, кажется, оробели. Не говоря ни слова в ответ, зачерпнули воды и, наполнив нефритовую чашку, поднесли ее Хико-Хоходэми, который взял ее и, не успев даже докончить своей благодарности, осушил ее одним духом.

Затем он отделил одну из жемчужин от висевшего у него на шее драгоценного ожерелья и не раздумывая опустил ее в чашку, которую возвратил девушкам со словами: «Это в знак моей благодарности».

Когда девушки, получив обратно чашку, заглянули в нее и увидели положенную туда красивую жемчужину из ожерелья, они опять изумились и подумали про себя, что не из обыкновенных, должно быть, он людей, если с таким легким сердцем дарит дорогую жемчужину из драгоценного ожерелья.

— Если нет для тебя ничего тяжелого в этом, то удостой нас узнать твое имя, — самым вежливым образом сказали они ему.

Хико-Хоходэми улыбнулся в сторону и сказал:
— Теперь я скажу все без утайки. Я божественный властитель, Хико-Хоходэми, из четвертого поколения земных богов.
— Так ты изволишь быть Хоходэми-но-микото, божественный потомок небесных богов?
— А я Тоётама-химэ, дочь Дракона, бога морей.
— А мое имя Тамаёри-химэ, я младшая сестра ее.
— Вот как! Вы обе дочери князя Дракона. Какое счастье, что я встретился с вами! Не скрою от вас ничего. Я оборонил в море рыболовный крючок своего старшего брата. Что я ни делал, никак не мог найти его и совсем потерял, было, голову. На мое счастье нашелся такой старик, Сёдзути; он научил меня, как найти дорогу во дворец Дракона; и вот я специально прибыл сюда, чтобы повидаться с Драконом и просить его разыскать этот крючок. Если можно, проведите меня, пожалуйста, к вашему отцу. — Он рассказал дело во всех его подробностях.

Внимательно слушала его Тоётама-химэ, а потом сказала:
— Нет ничего легче этого. Ты, божественный потомок небесных богов, соизволил снизойти сюда на дно моря — счастье, о котором мы не смеем даже просить, и отец наш, вне сомнений, будет несказанно рад. Не так ли, Тамаёри-химэ?
— Я могу только подтвердить слова принцессы, моей сестры. Это небывалое счастье для всех нас, начиная с отца и кончая нами.
— В таком случае попрошу проводить меня.
— Соблаговоли следовать с нами.

И вот, точно в театре, став впереди, обе сестры-принцессы повели Хико-Хоходэми во дворец.

Тамаёри-химэ пошла вперед и рассказала отцу, Дракону, все происшествие. Дракон был поражен.

— Какая честь! Сам божественный потомок небесных богов. Надо получше принять его.

Он отдал приказания своим придворным, рыбам, всем выйти навстречу в сени, а сам, надев парадное платье, оправив головной убор, пошел вместе с женой и домочадцами встретить Хико-Хоходэми; взяв за божественную руку, он провел его на почетное место, а затем, сделав глубоко почтительный поклон, по этикету сказал:

— Впервые имею честь встречаться с тобою. Я владыка этого дворца, а это моя жена. Покорнейше прошу любить и жаловать.

Хико-Хоходэми вежливо отдал ему церемонный поклон и отвечал:
— Так ты могущественный Дракон, о котором я слышал? Извини, что я так нежданно-негаданно нагрянул сюда и причинил тебе этим хлопоты.
— Помилуй! Что ты говоришь! Грязна и убога моя хижина и стыжусь я предлагать тебе, по если не противна она тебе, то почтительно прошу, располагайся здесь, живи как у себя дома.

Так рассыпа́лся в любезностях Дракон, и от души были слова его. А в то же время, пока шли еще взаимные приветствия, самые красивые и осанистые из подвластных ему разных рыб, выполняя заранее полученное ими приказание, оделись в придворные женские платья и принесли на треножнике большой ковш и маленькие глиняные чашечки для сакэ^[2]. Затем наложили они на большой столик-блюдо целые груды отборных яств; морских и горных, хотелось бы сказать, но так как это был дворец Дракона, то, значит, только морских, и поставили все это перед Хико-Хоходэми. Затем Дракон заставил обеих своих дочерей играть на кото^[3] и танцевать.

Одним словом, пир пошел на славу.

Хико-Хоходэми был чрезвычайно доволен, и на душе у него стало легче, но вдруг он вспомнил о своем деле. Обратившись к Дракону, он сменил тему разговора и сказал:
— Вот что, хозяин! От дочерей своих ты слышал уже, вероятно, что я спустился сюда теперь, чтобы отыскать рыболовный крючок своего брата. Поэтому, как ни неловко мне затруднять тебя, соблаговоли провести расследование между твоими подданными.

Почтительно сложив руки, отвечал ему Дракон:
— О! Не изволь утруждать себя заботой об этом деле. Сейчас же отдам я приказания и произведу расследование.

Вслед за тем собрал он своих подданных и приступил к следствию по поводу крючка.

Собираются покорные зову Дракона, повелителя своего, подвластные ему рыбы. Явились Осьминог, важный титулованный буддийский монах с бритой головой; Каракатица, недавно удостоенная монашеского сана, член государственного совета и верховный судья Окунь; Бонит^[4], губернатор провинции Тоса^[5]; член верховного суда Двузубка^[6]; Коти, управляющий уделами; хранитель левых ворот дворца Угорь; Медуза, бонза^[7]; дворцовый конвоир Морской рак; и вплоть до низшего служки, Камбалы. Явились все они в разнообразных одеждах и расположились рядами, оправляя свои плавники.

Дракон обратился к ним с речью:
— Я призвал вас по следующему делу. Оказавший нам честь присутствовать здесь изволит быть божественным государем четвертого поколения земных богов; Хико-Хоходэми-но-микото величаться изволит он. Вчера, забавляясь рыбной ловлей на японском берегу, Хико-Хоходэми закинул в море удочку, и вот кто-то, неизвестно кто, украл крючок и удрал, скрывшись бесследно. Это сделал непременно кто-нибудь из вас, поэтому и снизошел он специально за этим сюда. Так вот: если сделал это кто-нибудь из вас, то почтительно представь крючок сейчас же Хико-Хоходэми, а если кто-нибудь, хотя и не крал крючок сам, но знает, куда скрылся вор, то немедленно без утайки заяви об этом здесь же. — Так строго-настрого наказывал Дракон.

При такой неожиданности все стали поглядывать друг на друга, но вот выдвинулся с важностью вперед судья, Окунь, и сказал:
— Почтительно и со страхом докладываю, что, по моему мнению, вор, укравший этот крючок, вероятно, не кто иной, как главный дворцовый ключник, Тай.
— А доказательства?
— Вот они. Со вчерашнего вечера у Тая ни с того ни с сего заболело горло, так что он не может даже есть. Если его освидетельствовать, то крючок окажется еще, вероятно, у него во рту, и я думаю, что надо произвести поскорее это расследование, чтобы установить, правда это или нет, — сказал он, а следом за ним и все остальные.
— И в самом деле; ведь один только Тай и не явился сегодня по зову. Подозрительно это что-то. Надо сейчас же призвать его сюда и произвести расследование, чтобы снять подозрение с нас. Убедительно просим об этом, — говорили они все разными ртами, но в один голос.

Услышав это, Дракон сказал:
— Действительно, ключник Тай всегда являлся по зову первым; сегодня только его и не видно; это подозрительно. Представить его сейчас же сюда!

Не успел он еще отдать своего приказания, как Окунь, ответив: «Слушаюсь», — сломя голову кинулся прямо в жилище Тая и явился вместе с ним опять пред лицом Дракона.

Краснощекий раньше Тай стал совсем непохож на себя. Он весь позеленел и едва двигался.

С закрытыми наполовину огромными глазами почтительно остановился он перед Драконом.

— Ну ты, главный дворцовый ключник, Тай, по какой такой причине не явился ты сегодня сюда по моему приказу?
— Смею доложить, по той причине, что со вчерашнего вечера я немного приболел...
— Молчать! Эта болезнь твоя не что иное, как небесное наказание за то, что ты украл крючок Хико-Хоходэми.
— Так точно; все так, как ты изволишь говорить. Крючок Хико-Хоходэми застрял у меня в горле; он не только не дает мне есть и дышать, но и причиняет еще невыразимые страдания, невыносимую боль. Но совершил я этот проступок под влиянием минуты, и не было у меня такого умысла, чтобы украсть крючок и убежать. Боюсь говорить, но все же униженно прошу простить мою вину, — говорил Тай, горестно вздыхая.

Тогда выступил вперед Окунь и сказал:
— Как я докладывал, так и оказалось. Крючок в горле у Тая, надо тут же немедленно достать его и представить Хико-Хоходэми.
— О! Я тоже так думаю. Ну-ка, Окунь, достань его.
— Слушаюсь, — ответил Окунь. Подойдя к Таю, он без труда достал крючок из широко раскрытого рта и, тщательно обмыв его, подал Дракону. Дракон взял крючок и с глубокой почтительностью преподнес его Хико-Хоходэми.

Необычайно обрадован был Хико-Хоходэми, получив, наконец, крючок. Восхваляя могущество пресветлого Дракона, не переставал он благодарить его. Дракон укорял Тая в нечестности и пригрозил, что расправится еще с ним за это преступление, но Хико-Хоходэми остановил его.

— Хотя крючок украден Таем, он возвращен мне; не следует наказывать особенно строго за это. Тем более надо сожалеть, что, если принять во внимание его показания, он совершил этот поступок не умышленно, а под влиянием минуты, и сам же причинил себе этим страдания. Это моя собственная ошибка, что я взялся за дело, к которому не привык; стыдно даже вспоминать об этом; прости Таю вину его ради меня.

Дракон был тронут таким заступничеством, полным милосердия и сострадания:
— Могу ли я противиться таким благородным и великодушным речам, — сказал он и тут же дал помилование Таю.

Рад был и Тай, и, пошевеливая радостно плавниками, стал он восхвалять перед рыбами доброту Хико-Хоходэми, а затем удалился от пресветлого лика Дракона.

Ну вот, самое важное, что крючок благополучно отыскан и во дворце Дракона делать Хико-Хоходэми больше уже нечего. Но и сам Дракон, и обе его божественные дочери полюбили благородного и добродетельного Хико-Хоходэми и убедительно, чуть ли не удерживая за рукава, упрашивали его остаться еще и еще на один день. Не из камня и не из дерева было сердце у Хико-Хоходэми; опутанный нежными путами теплого участия, продолжал он пребывать во дворце Дракона.

Сменяются солнце луною и луна солнцем, быстро несется вперед неудержимо текущее время. Ничего не изменилось на этом свете, неизменным оставалось все и во дворце Дракона, но прошла весна, миновала осень... протекли уже три года.

Немалый срок три года для короткой остановки на ночлег в пути. С каждым днем все больше и больше овладевали сердцем Хико-Хоходэми думы о возвращении домой, а к тому же еще он стал беспокоиться о судьбе своего брата. И вот обратился он однажды к Дракону с такими словами, чтобы высказать ему свое решение:
— Долго уже пользуюсь я твоим гостеприимством, но под управлением у меня находится большая страна на суше, и негоже мне навсегда оставаться здесь, на дне океана. Потом я опять как-нибудь опущусь сюда, но теперь я хочу сейчас же вернуться на сушу, возвратить брату крючок и смирить этим его гнев. Невыразимо жаль мне расставаться, но в первый же счастливый день отныне уйду я отсюда; прошу тебя, не думай дурно обо мне.

Печалью омрачилось лицо Дракона, когда он услышал это и, утирая слезы, сказал:
— Сколько бы ты ни оставался здесь, всегда будешь для нас дорогим, желанным гостем; но ты потомок небесных богов, царствующий над великою сушей, и, конечно, не годится тебе оставаться здесь.

Об одном только попрошу тебя: пусть в знак твоего пребывания здесь будет еще крепче, чем прежде, общение между морем и сушей.

Так от всего сердца, от всей души говорил Дракон, а затем приказал обеим дочерям своим, Тоётама-химэ и Тамаёри-химэ, принести два круглых камня — талисманы.

— Эти вещи называются мандзю и кандзю; это сокровища Драконова дворца, завещанные от предков. Прими их, этот мой ничтожный прощальный дар.
— Я не знаю, как и благодарить тебя. Но что же это такое — мандзю и кандзю?
— Слушай. Вот этот мандзю — это талисман, вызывающий воды прилива. На какое бы сухое место ни попал ты, но подыми его раз кверху, и сейчас же, как по зову, придут воды и зальют все. Таково чудодейственное свойство его. А вот этот, который называется кандзю — это талисман, осушающий воды прилива. С какой бы силой ни шло наводнение, но подыми его раз кверху, и воды тотчас же отхлынут. Таков этот чудесный, удивительный талисман. Носи их, Хико-Хоходэми, постоянно на себе, и тебе нечего будет бояться, в какую бы беду ты ни попал; но мало того, они годны и для того, чтобы прекращать бедствия, причиняемые рисовым полям засухами и наводнениями.

Он еще раз объяснил способ пользования этими талисманами. Хико-Хоходэми был очень обрадован, тотчас же положил он оба талисмана за пазуху и, не переставая прощаться, вышел из ворот Драконова дворца. Усевшись на приготовленного для него заранее восьмисаженного крокодила, который служил лодкой для обитателей дворца, он быстро направился домой в Японию.

Мэнасикаго для пути вперед, восьмисаженный крокодил для обратного, оба судна чудесны. Такие чудеса, такие средства передвижения, быстроте которых уступают даже нынешние парусники и пароходы, могли существовать только тогда, в век богов.

Вернувшись в родную страну, Хико-Хоходэми сейчас же поспешил к своему брату, и представив ему вытащенный изо рта Тая крючок, вежливо и покорно стал просить извинения и прощения.

Но дело в том, что коварный старший брат, упрекая тогда Хико-Хоходэми в утере крючка и заставив его из-за этого отправиться во Дворец дракона, сам в его отсутствие захватил власть над страной. Как раз в то время, когда он стал считать себя настоящим властелином, когда почувствовал в себе уже гордыню власти, неожиданно возвращается Хико-Хоходэми и отдает ему крючок. Все его старания, все его заботы разлетелись, как пузыри на воде, и, потерпев неудачу в своих планах, возненавидев в глубине души Хико-Хоходэми еще больше, замыслил он в конце концов злое дело. Подстерегши Хико-Хоходэми, ушедшего на охоту в одиночку, он решил убить его.

Хико-Хоходэми вовремя успел догадаться и, решив, что теперь как раз пришло время испробовать действие талисманов, вынул из-за пазухи мандзю и поднял его на уровень своего лба. Удивительное дело! В мгновение ока все рисовые поля вокруг обратились в беспредельный океан, и воды готовы были вот-вот поглотить старшего брата.

Насмерть перепугался старший брат и, отфыркиваясь от заливавшей его воды, начал молить о спасении. Вынул тогда Хико-Хоходэми кандзю и поднял его вверх. Тотчас же отхлынули воды назад, как будто кто вытер их досуха. Вокруг по-прежнему опять были рисовые поля.

Чудом спасшийся от смерти старший брат проникся страхом перед чудом, совершившимся у него на глазах.

— И тебя, Хико-Хоходэми, обладающего такой мощью, хотел я погубить! Велика вина моя. Хоть ты и младший брат мой, но буду почитать я тебя как властителя, царя Японии, и никогда не пойду против тебя.

Мои прежние грехи смыты и унесены этой водой. Будь милостив, даруй мне прощение, — молил он, сложивши руки.

И с этого времени угасло зло и коварство в душе его; он стал добродетельным и хорошим.

И счастливо царствовал Хико-Хоходэми, и был на земле его мир, и в стране его были — благодать и покой.

Примечания

• [1] Кацура или кацуура — дерево семейства багряниковые, скорее всего, здесь имеется в виду багрянник японский (иное название — круглолистник, лат. cercidiphyllum japonicum)
• [2] Сакэ́ — национальный японский алкогольный напиток, получаемый сбраживанием риса, крепостью обычно до 20%. Употребляется как в охлажденном, так и в подогретом виде.
• [3] Ко́то — национальный японский струнный щипковый музыкальный инструмент, родственный европейской цитре.
• [4] Бонит или бонита — рыба рода тунец (лат. thynnus pelamis, тунец полосатый)
• [5] Тоса — историческая провинция Японии на острове Сикоку, ныне префектура Коти
• [6] Двузубка — рыба из семейства морских ежей (лат. diodontidae) , то же, что рыба-шар
• [7] Бо́нза — главный монах буддийского монастыря